В Имперской России с 1910 г. от желающих
стать офицерами во всех случаях требовали
наличие полного среднего образования
(а иметь менее 4 классов
не позволяли уже с 1860-х гг.), то в
декабре 1924 г. пленум Реввоенсовета СССР
(РВС СССР) вынужден был установить для
поступающих в пехотные и кавалерийские школы
общеобразовательный ценз в объеме всего
лишь 3 классов (т. е. ниже начального
образования), а для тех, кто поступал
в специальные (артиллерийские и инженерные)
военные школы — в объеме 4 классов
(т. е. начальной школы)!
В при проводимой тогда большевистским
руководством политике, как ее метко
назвал О. Ф. Сувениров «социального
расизма», другого выхода и не было.
До революции среднее образование не было
8-летним, хотя в гимназиях и реальных
училищах действительно учились в разное
время 7 или 8 лет, но это отнюдь
не аналог советской восьмилетки,
т.к. туда ПРИНИМАЛИ уже по экзамену
о начальном образовании.
Таким образом, по формальным признакам
старая гимназия была тем же, что
современная полная средняя школа (а в
реальности гуманитарное образование
было поставлено куда шире: в гимназии
изучали одновременно 4 иностр.языка -
латынь, греческий, французский и немецкий,
а в реальных училищах - 2: французский и немецкий).
Оригинал взят у
corporatelie в Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-пер.пол.1930 ч.IIIЗаключительная часть очень интересной статьи А.А.Смирнова.
Первая часть Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х-пер.пол.1930 ч.I
Вторая часть Социальный расизм и деинтеллектуализация командного состава Красной Армии в 1920-х-пер.пол.1930 ч.II
На мой взгляд, самая интересная, так как содержит крайне показательные данные о сравнении общеобразовательного уровеня офицеров семи пехотных частей 6-й армии Румынского фронта Русской Императорской армии к осени 1917 г. и комсостава РККА в 1924-1927 гг. Подобных компаративистских анализов в историографии, насколько мне известно, еще не делал никто. Тем любопытнее статистика, документальные данные из РГВА и выводы автора.
<...>
Другим, помимо классовых ограничений на прием в военно-учебные заведения, методом «орабочивания» (и, следовательно, деинтеллектуализации) командных кадров Красной Армии в 20-е — начале 30-х гг. было целенаправленное увольнение из РККА как политически неблагонадежных бывших офицеров русской армии. Анализируя изменение облика комсостава РККА в 1923-1926 гг., Управление делами наркомата по военным и морским делам СССР отметило «постепенную и неуклонную убыль бывших офицеров»76. «Все они, — откровенно писал 17 декабря 1924 г. об уволенных бывших белых офицерах заместитель председателя РВС СССР М. В. Фрунзе, — служили вполне лояльно, но дальнейшее оставление их в армии, особенно в связи с переходом к единоначалию (предполагавшему ответственность командира и за политическое воспитание подчиненных.
— А. С.), просто нецелесообразно»77. Среди командиров, уволенных «за невозможностью соответствующего использования» в 1927 г., бывших офицеров, не прошедших переподготовку в военно-учебных заведениях РККА, было 18,5% — хотя их доля среди комсостава РККА на 1 декабря 1926 г. составляла лишь 15,1 %78. Военное образование большинства этих лиц (ускоренные курсы военных училищ или школы прапорщиков) действительно было неполноценным — однако при этом в РККА сохранили немало командиров (8,6% общего количества на 1 декабря 1927 г.), которые военного образования вообще не имели79. Начавшееся в 1928 г. рьяное «орабочивание командных кадров» дало новый толчок изгнанию бывших офицеров. «Увольнение по несоответствию и [за] невозможностью использования в РККА, — отмечал 7 марта 1931 г. временно исправляющий должность начальника отдела статистики ГУ РККА Гринкевич, — главным образом, идет по социальной группе «прочих»80. Только аресту органами ОГПУ в 1930-1932 гг. подверглось 3496 лиц комнач-состава из бывших офицеров81.
Конечно, к октябрю 1917 г. подавляющее большинство русского офицерства составляли те, кто стал офицером лишь благодаря мировой войне, многократно увеличившей потребность в комсоставе; многие из них имели весьма скромное общее образование (вплоть до «грамотности без окончания школы»). Однако (судя по случайной выборке из семи пехотных частей 6-й армии Румынского фронта, данные по которым опубликовал ее бывший генерал-квартирмейстер генерал-майор В. В. Чернавин) в целом общеобразовательный уровень даже и пехотного «предоктябрьского» офицерства был далеко не таким низким, чтобы разбрасываться этими кадрами (см. таблицу 5 82).
Составлено по: Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе старой русской армии
к концу ее существования // Военно-исторический журнал. 1999, № 5. С. 90;
Как видим, даже на четвертом году мировой войны доля лиц с неполным или законченным средним образованием среди офицеров русской пехоты была в 1,2-1,5 раза выше, чем среди комсостава РККА в 1924-1927 гг. А поскольку в кавалерии и артиллерии к осени 1917 г. сохранилось на порядок больше, чем в пехоте, кадровых офицеров (с общим образованием не ниже неполного среднего), по общеобразовательному уровню командного состава «предоктябрьская» русская армия превосходила Красную 20-х гг. в еще большей степени, чем можно заключить из таблицы 5.
Составлено по: Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе старой русской армии
к концу ее существования // Военно-исторический журнал. 1999, № 5. С. 90;
Как видим, даже на четвертом году мировой войны доля лиц с неполным или законченным средним образованием среди офицеров русской пехоты была в 1,2-1,5 раза выше, чем среди комсостава РККА в 1924-1927 гг. А поскольку в кавалерии и артиллерии к осени 1917 г. сохранилось на порядок больше, чем в пехоте, кадровых офицеров (с общим образованием не ниже неполного среднего), по общеобразовательному уровню командного состава «предоктябрьская» русская армия превосходила Красную 20-х гг. в еще большей степени, чем можно заключить из таблицы 5.
Но, может быть, увольняли только тех «бывших», которые имели низшее образование? Отнюдь; так, на протяжении 1925 года процент бывших офицеров уменьшился в 1,25 раза — и почти настолько же — в 1,38 раза — стало меньше и лиц с образованием выше низшего. Для 1926 г. корреляция между изменениями этих двух показателей оказывается еще более тесной: первый уменьшился в 1,12 раза, а второй — в 1,08. А для 1927 г. изменения обоих показателей совпадают до третьего знака после запятой — и бывших офицеров и лиц с образованием выше низшего стало меньше в 1,107 раза83. К марту 1931 г. в запасе только командного состава РККА накопилось 62 784 бывших офицера, в том числе 40 756, служивших после 1917 г. только в Красной Армии, и 4 779, не служивших ни в Красной, ни в белых армиях (еще 11 238 человека служили сначала в белых, а затем в Красной, а 6 011 — только в белых)84. Это больше, чем вся численность комсостава тогдашней РККА, и при желании среди этих 60 тысяч давно можно было найти достаточное для нужд армии число лиц со средним или хотя бы неполным средним образованием (причем большинство из них наверняка удалось бы заинтересовать в службе материально: уволенные из РККА бывшие офицеры зачастую бедствовали). Военное образование большинства этих людей, будучи полученным в годы Первой мировой войны и, как следствие, ускоренным, оставляло желать лучшего, но приличное общее образование (в сочетании с боевым опытом) позволяло надеяться на успех переподготовки их на КУКС или в нормальных военных школах (в начале 20-х в них уже доучивали выпускников командных курсов времен Гражданской войны). Командиры запаса — участники Первой мировой и Гражданской войн (т. е. в большинстве бывшие офицеры. — А. С.), приписанные к частям 37-й стрелковой дивизии, еще в мае — июне 1936 г. показывали на сборах, что умеют «быстро разбираться в сложной обстановке (выделено мной. — А. С.) и способны к выполнению сложных боевых задач в боевой обстановке»85. «Не имея высшего военного образования, — значилось в аттестации начальника отдела штаба 12-го стрелкового корпуса Приволжского военного округа полковника М. А. Меандрова за 1938 год, — по своему уровню развития и тактической работы в войсках не отличается от многих командиров, окончивших Военную Академию»86. И это при том, что бывший штабс-капитан не кончал и КУКС, да и курс военного училища прошел (в 1915 г.) лишь ускоренный. Но удивительного тут мало: до училища Меандров окончил классическую гимназию.
Однако власть исходила из иных критериев, ярким примером следования которым может служить резолюция, наложенная в 1932 г. на отзыве о преподавателе Ульяновской бронетанковой школы Можевитинове: «Старый офицер-поручик. Аполитичен, к службе в мото-мех[анизированных] частях не пригоден»87.
«Стремление иметь политически благонадежных командиров, — подвел в 1934 г. общий итог видный русский военный писатель полковник А. А. Зайцов, — приводит к замещению командных должностей лицами, по своему происхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии — ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим (выделено мной. — А. С.). При желании иметь "пролетарский" командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить "пролетарские нормы"»88. Проведенные в 1931-1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые были бы одновременно и коммунистами, и рабочими (или вчерашними рабочими), и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже направили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года, часть которого поглотили школы ВВС, хватило лишь на 4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи, да и их первые курсы спецнабором укомплектовать смогли лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50% присланных в эти школы по спецнабору; еще 26% имели неполное среднее, а 24% курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100% состоявшего из членов и кандидатов в члены ВКП (б) и на 95,8% из рабочих) пришлось все-таки рекрутировать из лиц с низшим образованием (наиболее подготовленных кандидатов получили школы ВВС, 57% курсантов спецнабора которых пришли с 1-го или 2-го курса вузов). К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4%) вовсе без образования89. В 1932 г. коммунистов из рабочих со средним или неполным средним образованием удалось наскрести еще меньше, такие составили лишь 70% спецнабора этого года (против 76-77% в 1931)90. Кроме того, уровень их реальных знаний документам об образовании не соответствовал. Так, в 1931 г. 21%, 55% и 59%, а в 1932-м — 43%, 74% и 82% курсантов спецнабора, прибывших в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, показали неудовлетворительную подготовленность соответственно по арифметике, алгебре и геометрии, а «неудовлетворительные познания» по русскому языку, «доходящие у отдельных лиц почти до безграмотности», в 1932 г. выказали 35%91. Это и неудивительно: в те времена, когда, как выразился в апреле 1936 г. командующий войсками БВО командарм 1 ранга И. П. Уборевич, «в средней школе черт знает что делалось», а «пролетариев» в высшую и среднюю специальную школу тянули буквально за уши и требования при приеме и учебе предъявляли к ним чисто символические, — и в техникуме, и в вузе могли учиться (и учились) совершенно безграмотные выходцы из рабочей среды. Это из них получались помянутые в 1936 г. Уборевичем инженеры и техники, «которые не знают, под каким соусом едят термодинамику, не знают дробей»92.
Впрочем, из приведенных выше цифр видно, что идея спецнаборов в конечном счете вылилась все в тот же «классовый подбор», что главным требованием к курсантам спецнабора оказалось все-таки не наличие среднего образования, а «социально-классовое лицо» и партийность. Дальнейший поиск способов разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями коммунистической партии» свелся (как и следовало ожидать) к чистой маниловщине. Ужасающие результаты учебы «пролетарских кадров», принятых в военные школы в 1931 г. — наиболее безграмотных с середины 20-х — в феврале 1932 г., заставили-таки Б. М. Фельдмана признать, что «необходимо добиться во что бы то ни стало, чтобы набор 32 года дал бы школам» «кадры» «с обязательной грамотностью не ниже семилетки» (выделено мной. — А. С.). Но «повысить требования к общеобразовательному уровню поступающей в школы молодежи» начальник ГУ и ВУЗ РККА собирался, «всемерно повышая и улучшая партийно-комсомольскую, рабочую (дети рабочих и военнослужащих) и колхозную прослойку»!93 Перестать обманывать самих себя никак не решались. Приведя в проекте своего доклада на пленуме РВС СССР осенью 1932 г. огромные цифры рабочей и партийно-комсомольской прослойки, Фельдман заученно заверял, что комплектование военных школ «дает такой состав курсантов, с которым можно добиться самых высоких результатов в боевой подготовке»; в составленном в марте 1932 г. акте инспектирования Бакинской пехотной школы, зафиксировавшем, что 59 из 73 лиц комначсостава и 386 из 398 курсантов имеют низшее образование, что «курсанты слабо владеют устной и письменной речью» и «не имеют прочных навыков в работе над книгой», — столь же ритуально провозглашалось, что «наличие подавляющего большинства рабочей прослойки» и «высокая партийная и комсомольская прослойка» «являются базой для успешной военно-политической учебы»94.«Стремление иметь политически благонадежных командиров, — подвел в 1934 г. общий итог видный русский военный писатель полковник А. А. Зайцов, — приводит к замещению командных должностей лицами, по своему происхождению и подготовке как раз-то наименее подготовленными к их занятию. Командиры же, получившие общую и специальную военную подготовку, с точки зрения коммунистической партии — ненадежны. И из этого тупика выхода нет, и в этом основной порок Красной Армии. Конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии неразрешим (выделено мной. — А. С.). При желании иметь "пролетарский" командный состав нужно считаться с его безграмотностью. При желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить "пролетарские нормы"»88. Проведенные в 1931-1932 гг. принудительные «специальные наборы» в военные школы лиц, которые были бы одновременно и коммунистами, и рабочими (или вчерашними рабочими), и обладателями хотя бы неполного среднего образования, «выходом из тупика» стать не могли и не смогли: таких лиц в СССР было слишком мало. И так большинство набранных пришлось снимать с учебы в гражданских вузах, техникумах и на рабфаках (куда их в свое время тоже направили для увеличения «пролетарской прослойки»). Уже спецнабора 1931 года, часть которого поглотили школы ВВС, хватило лишь на 4 артиллерийские, 2 бронетанковые и 1 школу связи, да и их первые курсы спецнабором укомплектовать смогли лишь частично. При этом среднее образование было лишь у 50% присланных в эти школы по спецнабору; еще 26% имели неполное среднее, а 24% курсантов спецнабора сухопутных школ (на 100% состоявшего из членов и кандидатов в члены ВКП (б) и на 95,8% из рабочих) пришлось все-таки рекрутировать из лиц с низшим образованием (наиболее подготовленных кандидатов получили школы ВВС, 57% курсантов спецнабора которых пришли с 1-го или 2-го курса вузов). К 11 января 1932 г. среди курсантов спецнабора сухопутных школ оказалось даже около 40 человек (1,4%) вовсе без образования89. В 1932 г. коммунистов из рабочих со средним или неполным средним образованием удалось наскрести еще меньше, такие составили лишь 70% спецнабора этого года (против 76-77% в 1931)90. Кроме того, уровень их реальных знаний документам об образовании не соответствовал. Так, в 1931 г. 21%, 55% и 59%, а в 1932-м — 43%, 74% и 82% курсантов спецнабора, прибывших в 1-ю Ленинградскую артиллерийскую школу, показали неудовлетворительную подготовленность соответственно по арифметике, алгебре и геометрии, а «неудовлетворительные познания» по русскому языку, «доходящие у отдельных лиц почти до безграмотности», в 1932 г. выказали 35%91. Это и неудивительно: в те времена, когда, как выразился в апреле 1936 г. командующий войсками БВО командарм 1 ранга И. П. Уборевич, «в средней школе черт знает что делалось», а «пролетариев» в высшую и среднюю специальную школу тянули буквально за уши и требования при приеме и учебе предъявляли к ним чисто символические, — и в техникуме, и в вузе могли учиться (и учились) совершенно безграмотные выходцы из рабочей среды. Это из них получались помянутые в 1936 г. Уборевичем инженеры и техники, «которые не знают, под каким соусом едят термодинамику, не знают дробей»92.
И только осенью 1932 г., после приема, давшего контингент еще более безграмотный, чем в 1931, и впоследствии на 40-50% отчисленный по неуспеваемости,95 — советскому военному руководству стало ясно, что от того оголтелого «орабочивания командных кадров», которое началось в 1928 г., придется все же отказаться. Этой осенью общеобразовательный ценз для поступающих в военные школы впервые за все годы советской власти был поднят до 7 классов, т. е. до наличия неполного среднего образования. Правда, в первый год действия нового ценза — 1933 — выдержать его требования полностью не удалось: наркомвоенмор К. Е. Ворошилов приказал, как и раньше, «преимущество отдавать рабочим, детям рабочих и военнослужащих», а РВС СССР установил невероятно жесткие требования к партийности принимаемых (не менее 60% членов и кандидатов в члены ВКП (б) и не менее 35% членов ВЛКСМ, в артиллерийских, бронетанковых, технических и авиационных школах — соответственно не менее 80% и не менее 20%; из беспартийных же принимать только рабочих, передовых колхозников и лучших ударников, да и то лишь «тщательно проверенных и имеющих положительные рекомендации» партийных, комсомольских и профсоюзных организаций)96. Для заполнения всех имевшихся на первых курсах военных школ вакансий таких сверхблагонадежных «в социальном и партийном отношении» и в то же время имеющих неполное среднее образование лиц хватить не могло, и 40% принятых оказались все-таки с низшим образованием (при этом за 1932/33 учебный год из курсантов отчислили 437 «классово чуждых» и 244 «политически неустойчивых элемента», хотя, как беззастенчиво признал Б. М. Фельдман, «все эти элементы очень хорошо сумели замаскировать свое лицо отличной учебой»97).
Но все же, как видно из таблиц 6 и 7, ради того, чтобы общеобразовательный уровень будущих командиров повысился, власть в 1933 г. смирилась с тем, что доля рабочих при приеме — чего не было с 1926 г.! — уменьшилась, а процент «прочих» вырос в три раза.
Но все же, как видно из таблиц 6 и 7, ради того, чтобы общеобразовательный уровень будущих командиров повысился, власть в 1933 г. смирилась с тем, что доля рабочих при приеме — чего не было с 1926 г.! — уменьшилась, а процент «прочих» вырос в три раза.
В том же 1933 г. уже определенно выяснилось, что это было начало отказа от попыток разрешить неразрешимый «конфликт между потребностями армии и требованиями правящей СССР коммунистической партии», начало пути к окончательному выбору в пользу потребностей армии («при желании иметь подготовленных, в современном смысле этого слова, командиров нужно бросить «пролетарские нормы»). В своем докладе об итогах 1932/33 учебного года Б. М. Фельдман еще осудил попытки исключать из военных школ «социально близких» «только по признакам малоус-певаемости» (sic!), но твердо потребовал прекратить принимать впредь лиц с образованием менее 7 классов, малограмотных. А сообщая в другом своем докладе об отсеивании на приемных испытаниях половины кандидатов, направленных осенью 1933 г. в военные школы войсковыми частями, подчеркнул, что это «есть результат такого действительно тщательного отбора в школы не только по социально-классовому признаку, но и по общеобразовательному», который стоит на повестке дня98.
Подобная «генеральная линия» была выдержана и в 1934-1935 гг. Необходимого количества лиц с неполным средним образованием, годных по «социально-классовому признаку», не сумели найти и в 1934, а сменивший Б. М. Фельдмана в качестве главы военно-учебных заведений начальник УВУЗ РККА Е. С. Казанский еще и 13 августа 1935 г. грозно писал начальникам военных школ: «Еще раз предупреждаю, что формальный подход к отбору курсантов, с точки зрения их общеобразовательной подготовки, в настоящих условиях больше, чем когда-либо, нетерпим. Весь ценный по своим социальным и партийным признакам, желающий учиться в школе и подающий надежды на быстрое повышение своей общеобразовательной подготовки контингент — должен быть безусловно принят в школы»99. Согласно инструкции, утвержденной наркомом обороны 17 июня 1935 г., поступающие должны были иметь партийные или комсомольские характеристики, обсуждавшиеся на общем собрании предприятия или учреждения и утвержденные парторганизацией, их кандидатуры должен был лично проверять районный военный комиссар (при непосредственном участии и представителя НКВД), а утверждать — райком или горком партии. Однако на практике «социально-классовый признак» при отборе учитывали в еще меньшей, а «общеобразовательный» — в еще большей степени, чем в 1933 г. (см. таблицы 6100 и 7101). Среди принятых в 1935 г. в школы связи и в военно-инженерную долю «прочих» (т. е. прилично образованных) решились увеличить почти до половины — до 46-48,5%102. Лиц же с образованием менее 7 классов в 1935 г. принимали уже не по политическим, а по деловым соображениям — из-за увеличения числа вакансий в школах (вызванного, в свою очередь, резким увеличением численности РККА) и из-за стремления зачислить в школы побольше лиц с опытом службы в армии и командования подразделением — младших командиров действительной службы.
Подобная «генеральная линия» была выдержана и в 1934-1935 гг. Необходимого количества лиц с неполным средним образованием, годных по «социально-классовому признаку», не сумели найти и в 1934, а сменивший Б. М. Фельдмана в качестве главы военно-учебных заведений начальник УВУЗ РККА Е. С. Казанский еще и 13 августа 1935 г. грозно писал начальникам военных школ: «Еще раз предупреждаю, что формальный подход к отбору курсантов, с точки зрения их общеобразовательной подготовки, в настоящих условиях больше, чем когда-либо, нетерпим. Весь ценный по своим социальным и партийным признакам, желающий учиться в школе и подающий надежды на быстрое повышение своей общеобразовательной подготовки контингент — должен быть безусловно принят в школы»99. Согласно инструкции, утвержденной наркомом обороны 17 июня 1935 г., поступающие должны были иметь партийные или комсомольские характеристики, обсуждавшиеся на общем собрании предприятия или учреждения и утвержденные парторганизацией, их кандидатуры должен был лично проверять районный военный комиссар (при непосредственном участии и представителя НКВД), а утверждать — райком или горком партии. Однако на практике «социально-классовый признак» при отборе учитывали в еще меньшей, а «общеобразовательный» — в еще большей степени, чем в 1933 г. (см. таблицы 6100 и 7101). Среди принятых в 1935 г. в школы связи и в военно-инженерную долю «прочих» (т. е. прилично образованных) решились увеличить почти до половины — до 46-48,5%102. Лиц же с образованием менее 7 классов в 1935 г. принимали уже не по политическим, а по деловым соображениям — из-за увеличения числа вакансий в школах (вызванного, в свою очередь, резким увеличением численности РККА) и из-за стремления зачислить в школы побольше лиц с опытом службы в армии и командования подразделением — младших командиров действительной службы.
И, наконец, в 1936 г. прямо стали стремиться к тому, что раньше считалось нежелательным: поставили специальную задачу «вовлечь в школы учащихся старших классов гражданских учебных заведений (полной средней школы, техникумов)»103, т. е. лиц, не являвшихся по своему социальному положению ни рабочими, ни крестьянами (и в лучшем случае писавших «из рабочих» или «из крестьян» в анкетной графе «социальное происхождение»), но имевших приличное общее образование. Львиную долю тех «прочих», которых в 1936 г. приняли (см. таблицу 6) больше, чем раньше принимали рабочих, составили именно учащиеся, а вообще среди принятых в сухопутные военные школы РККА в 1936 г. учащихся оказалось больше половины — 52,1% (по другим данным, 55,2%), т. е. в пять раз больше, чем в 1935 г., когда их было 10,9%104. Именно благодаря этому почти неприкрытому «отбрасыванию "пролетарских норм"» в 1936 г. и удалось, наконец, выполнить поставленную осенью 1932 г. задачу принимать в военные школы исключительно лиц с образованием не менее 7 классов (т. е. как минимум с неполным средним образованием). При этом зачисленные в артиллерийские и технические школы в большинстве своем окончили по 8-10 классов (см. таблицу 8105).
А в начале 1937 г. решили поднять планку еще выше и принимать в военные школы (которые с 16 марта 1937 г. назывались военными училищами) лиц с общим образованием не ниже 8 классов, а также увеличить с одной
Но было уже поздно. На общеобразовательный уровень комсостава Красной Армии образца 1941 года этот происшедший в 1933-1936 гг. отказ от «социального расизма», от подготовки командиров исключительно из рабочих и крестьян повлиять уже не успел. И поражения Красной Армии в 1941 г. напрямую связаны с этой, одной из социальных утопий большевиков.
Источники:
| 77 Там же. С. 693. 78 Там же. Кн. 2. С. 311, 316. 79 Там же. С. 312 80 РГВА. Ф. 9. Оп. 29. Д. 26. Л. 79 об. 81 Александров К. Русские солдаты Вермахта. Герои или предатели. М., 2005. С. 460. 82 Составлено по: Чернавин В. В. К вопросу об офицерском составе старой русской армии к концу ее существования // Военно-исторический журнал. 1999, № 5. С. 90; Реформа в Красной Армии. Кн. 2. С. 312. |
| 85 Там же. Ф. 37464. Оп. 1. Д. 11. Л. 125. 86 Цит. по: Александров К. Указ. соч. С. 460-461. 87 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 250. Л. 157. |
| 88 Зайцов А. Шестнадцать лет «РККА» // Военная мысль в изгнании. С. 249-250. 89 РГВА. Ф. 62. Оп. 3. Д. 10. Л. 168, 164; Д. 76. Л. 13. 90 Там же. Ф. 9. Оп. 36. Д. 262. Л. 209. 91 Там же. Д. 259. Л. 81-81об. 92 Два очага опасности (Выступление командующего Белорусским военным округом коман- дарма 1 ранга И. П. Уборевича на совещании в Западном обкоме ВЛКСМ в 1936 г.) // Военно-исторический журнал. 1988, № 10. С. 43.
105 Составлено по: Там же. Ф. 62. Оп. 3. Д. 74. Л. 87, 219, 228-229; Ф. 9. Оп. 36. Д. 4227. Л. 4
|
ключевые слова -- РИА, РККА
Community Info