Моя профессиональная среда бьет тревогу. Итоги года крайне неутешительны — ведущие университеты страны сигнализируют о трагедии образования. Из школьной программы вытеснен учебный предмет «русская литература» (вместо него предмет «русский язык и литература»), резко упал уровень преподавания русской литературы, ее эмоционального и интеллектуального осмысления. Установка на ЕГЭ ведет к деградации учительского корпуса.
Идет разгром университетского гуманитарного, в частности филологического образования; планомерная ликвидация гуманитарных дисциплин в России стала очевидностью. Происходит массовое закрытие школ в российской провинции, ежегодно уменьшается количество бюджетных мест в вузах на гуманитарные дисциплины, сокращается прием студентов на классические отделения. В случае с русской классической литературой ставится задача резко ограничить усвоение ее ценностей, чуждых современной экономической элите. Кажется, что у руководителей образования сложилось понимание того, что процесс управления общественным сознанием тем проще, чем ниже уровень образования населения.
Судя по тому, как слабо реагируют реформаторы-ликвидаторы образования на протесты российских ученых, они просто ждут, что внимание общества переключится на другую горячую тему. Все перемены будут не в пользу фундаментальной науки и образования: идет процесс их демонтажа. Я бы назвала этот процесс преступным.
Разговор о Церкви должен быть честным и открытым.
Отношения общества и Церкви развивались, на мой взгляд, нервно и крайне напряженно, и от этого проигрывали все без исключения. Церковь включалась в разговор с обществом только в тех случаях, когда больно затрагивались ее специфические темы: религиозные чувства верующих, квалификация богохульства как уголовщины и т.п. На те темы, которыми болеет общество — катастрофа среднего и высшего образования, грандиозное воровство в армии и в космической отрасли, ужасающие безобразия в системе судопроизводства, в тюрьмах, полицейских участках и т.п., Церковь почти или никак не реагировала, показывая тем самым, что это не ее компетенция. Но ведь Церковь сама объявила, что идет к обществу, что от общества она не отделена.
Вольно или невольно сложилась странная картина: из программы средней школы убирается астрономия, зато предлагается открыть молельные комнаты. В вузах громят гуманитарную науку, зато открывают кафедры теологии. Неужели религиозный компонент вводится в систему образования вместо научного, гуманитарного компонента? Эти вопросы не обсуждены, не осмыслены и вызывают дополнительное напряжение. Оно никому не идет на пользу.
Ни в коем случае взаимные вопрошания, недоумения, критика не должны восприниматься как попытки развязать информационную войну. Ни Церковь, ни общество, ни армия, ни медицина, ни система образования не должны находиться вне зоны общественного внимания и обсуждения. Если мы считаем, что Церковь — организм, в целом, здоровый, а не тяжело больной, от которого надо скрывать правду о его состоянии, чтобы не ухудшить положения, мы должны, просто обязаны вести разговор без умолчаний, лицемерия, двоемыслия.
Такой разговор начистоту только подчеркнет наше уважение к институту Церкви. Очень хотелось бы услышать честное слово Церкви о катастрофе с гуманитарным образованием, от которой пострадают все — верующие и неверующие, воцерковленные и невоцерковленные граждане России, ибо это общегражданская, а не конфессиональная проблема.